Интервью с адвокатом МГКА СУХАНОВОЙ С.М.

Мартовский номер "Адвоката" по традиции имеет женское лицо. На этот раз его открывает интервью с московским адвокатом С.М. Сухановой, подготовленное заместителем главного редактора Юлией Ивановой. Светлана Мироновна - адвокат с огромным опытом и солидным стажем, ее заслуги отмечены Золотой медалью им. Ф.Н. Плевако и орденом "За верность адвокатскому долгу". С момента создания Адвокатской палаты г. Москвы и ее органов С.М. Суханова работает в квалификационной комиссии Палаты, совмещая эту общественную работу с адвокатской деятельностью и обязанностями директора адвокатской конторы "Раппопорт и партнеры" (N 52) Московской городской коллегии адвокатов.

"Если все сделано профессионально, будет и результат по делу"

 

 

Учитывая занятость Светланы Мироновны, отправляясь на интервью, я не особенно рассчитывала на подробную беседу с ней, но ошиблась. Несмотря на телефонные звонки и несколько коротких неотложных переговоров с сотрудниками, заходившими в ее кабинет, разговор получился. С первых минут общения стало ясно, что адвокат С.М. Суханова при всей профессиональной сдержанности и корректности - человек эмоциональный и искренний. Согласитесь, эти качества довольно редко сочетаются. О сосредоточенности на предмете обсуждения, точности ответов и формулировок можно было и не говорить - это приметы профессионала. И все же, когда собеседница, ответив на срочный и важный телефонный звонок, продолжает разговор с той самой полуфразы, которую этот звонок прервал, невольно восхищаешься такой дисциплиной ума. Другая особенность Светланы Мироновны и, вероятно, секрет ее профессионального успеха - интерес ко всему происходящему, стремление докопаться до сути. Этот неподдельный интерес виден по глазам: взгляд то вдумчиво-проницательный, то с лукавыми искорками, но неизменно внимательный.

Светлана Мироновна, Вы являетесь членом квалификационной комиссии Адвокатской палаты города Москвы, то есть для претендентов на адвокатский статус Вы строгий экзаменатор, а для иных из коллег - и строгий судия. При этом, насколько я знаю, Вы всегда принимали самое активное участие как в серьезных мероприятиях, так и в самодеятельных концертах, адвокатских капустниках и так далее.

 

- Да, это так. Начало моей адвокатской деятельности совпало с созданием в Московской городской коллегии адвокатов новой структуры - Совета молодых адвокатов, в рамках которого развернулась разносторонняя и очень интересная общественная работа, небольшой частью которой была организация общих коллегиальных вечеров, посвященных принятию стажеров в адвокаты. Тогда еще не было альтернативных коллегий, и все московские адвокаты собирались на банкет, чтобы поздравить своих молодых коллег. На этих вечерах мы и исполняли "капустники", в которых освещали самые насущные проблемы адвокатуры того времени. Наши программы пользовались большим успехом, поскольку касались всех нас.

 

В каком году это было?

 

- Я поступила стажером МГКА по распределению в 1968 г. после окончания юридического факультета МГУ. Надо уточнить, что распределения в адвокатуру в те годы в Москве не было, меня направили по персональному запросу. Дело в том, что еще до поступления в университет я работала секретарем в одной из городских юридических консультаций. Благодаря коллективу этой консультации, который обратился с соответствующим ходатайством в Президиум МГКА, и, конечно, благодаря Президиуму, поддержавшему это ходатайство, я получила персональное распределение. Руководителем моей стажировки был удивительный человек и высокопрофессиональный адвокат Алексей Алексеевич Рогаткин, который учил меня не только профессии, но и самоуважению. Если ты хочешь, чтобы тебя уважали окружающие, научись уважать себя сам. Веди себя соответственно, чтобы потом не стыдиться своих поступков. Через шесть месяцев моя стажировка закончилась, и я стала адвокатом МГКА, работая в той самой консультации, где начинала секретарем.

 

В 1974 г. по инициативе Президиума МГКА был создан Совет молодых адвокатов, основной задачей которого была организация учебы и повышения квалификации начинающих адвокатов. Первоначально организовывали Совет и направляли его деятельность, всячески помогая молодым коллегам, два члена Президиума, к сожалению, ныне покойные Борис Ефимович Змойро и Людмила Аркадьевна Блюмкина. Эти люди до конца своих дней отвечали за работу с молодежью и в судьбах очень многих из нас сыграли огромную роль. Все мы, прошедшие их школу, помним их и всегда им благодарны. Меня в Совет молодых адвокатов рекомендовала заведующая консультацией, в которой я работала, Нина Сергеевна Кривошеина, тоже, к сожалению, уже ушедшая. Так я и оказалась в Совете, где на протяжении двенадцати лет была бессменным заместителем председателя.

 

Выполняя свою основную задачу, Совет организовывал различные семинары по правовой тематике, выездную учебу в рамках обмена опытом (мы объездили всю страну), научно-практические конференции, привлекая к участию не только адвокатов из коллегий практически всего Советского Союза, но и ученых, что позволяло не просто обсуждать актуальные проблемы профессиональной деятельности, но делать это на высоком уровне. В частности, Совет активно сотрудничал с Институтом государства и права. Эта работа была очень нужна, она давала много полезного и для обучения молодых, и для повышения квалификации. Мы видели своей задачей и нечто большее - создать условия для неформального сотрудничества, способствовать профессиональному объединению адвокатов.

 

Ну и, конечно, самодеятельность, как же без нее. Наши капустники, в которых до сих пор не отказываются участвовать многие из уважаемых коллег, включая Генри Марковича Резника, вскоре стали непременной частью праздничных мероприятий Президиума МГКА. Накануне торжества народ начинал интересоваться: "А капустник будет? Если будет, придем". Мы - члены Совета молодых адвокатов, придумывали веселые постановки на злободневные темы адвокатского быта, организовывали концерты, привлекали для этого таланты и среди молодых, и среди маститых коллег, и все с увлечением пели, танцевали, декламировали. Традиция жива и сейчас: капустники пользуются успехом на ежегодном новогоднем балу, который устраивает московская Адвокатская палата.

 

Получается, что в семидесятые годы Совет молодых адвокатов стал неким организующим началом, обеспечившим неформальное единство московского адвокатского сообщества. В силу специфики своего труда адвокаты разобщены, а Совет сделал общение между ними необходимой, а главное - интересной частью профессиональной деятельности. Я правильно поняла?

 

- Пожалуй, да, хотя Ваш вывод звучит как-то слишком торжественно. Обобщая факты, можно заключить: Совет существовал много лет. В одном из его составов председателем был ныне всем известный Михаил Юрьевич Барщевский, уже после нашего ухода из состава Совета. Потом был почти двадцатилетний перерыв, и лишь около двух лет назад в Адвокатской палате г. Москвы создана подобная структура. Тем не менее до сих пор продолжаются не только праздничные капустники, но и творческие, профессиональные связи между адвокатами, сложившиеся в семидесятые годы благодаря в том числе деятельности Совета молодых адвокатов МГКА.

 

Светлана Мироновна, Вы много лет принимаете экзамены у соискателей статуса адвоката. На прошедшей неделе завершились очередные экзамены. Что можно сказать об уровне подготовки претендентов? Изменился ли он за последние годы?

 

- Не могу ответить однозначно, какой-то общей тенденции нет. Скажем, в прошлом году уровень был, мягко говоря, невысоким, а некоторые из ответов было просто стыдно слушать. В этом году наоборот, молодежь нас порадовала. Конечно, испытания выдержали далеко не все, ведь экзамен трудный, и отсев обычно составляет около половины претендентов. Если уж говорить об изменениях последних лет, то лично я не перестаю удивляться, что среди экзаменуемых всегда находятся люди, не имеющие не то что представления о специфике адвокатской деятельности и задачах адвокатуры, но и достойной базы юридических знаний. Причем среди них не только вчерашние студенты, но и так сказать "специалисты", имеющие профессиональный стаж, а иногда чины и звания. В прежние времена такого точно не было.

 

Вы как-то связываете это с общим снижением уровня юридического образования?

 

- Пожалуй, нет. Я не стала бы говорить и об общем снижении уровня образования. Выпускники МГУ им. М.В. Ломоносова и Московской государственной юридической академии, как и двадцать лет назад, стабильно показывают хорошую базовую подготовку, неплохо зарекомендовали себя и выпускники молодого юридического факультета РГГУ, где, насколько мне известно, внедрены интересные методики и работают сильные преподаватели. А вот знакомство с выпускниками университета Натальи Нестеровой вызвало ощущение катастрофы.

 

Один из путей в адвокатуру для начинающего юриста - поступить на работу в коллегию или бюро стажером либо помощником адвоката. Такая работа дает будущему претенденту на адвокатский статус ряд фактических преимуществ, главные из которых - возможность наблюдать реалии адвокатской деятельности, получать некоторые практические навыки и дополнительные знания на занятиях со стажерами. Несколько лет назад в Федеральной палате адвокатов была оживленная дискуссия по поводу статуса помощников и стажеров. Среди прочих предлагалась и такая, я бы сказала, средневековая идея - рассматривать их как учеников, не только не получающих денег за работу, но и обязанных платить за свое обучение. Как сейчас решен этот вопрос?

 

- Цивилизованно. Со стажерами и помощниками адвокатское образование (бюро, коллегия, адвокатский кабинет) заключает трудовой договор, предусматривающий все необходимые условия труда, в том числе, разумеется, заработную плату. Размер ее, конечно, значительно скромнее, чем заработок адвоката, и в различных адвокатских образованиях он разный. Например, в нашей конторе - "Раппопорт и партнеры" - стажерам и помощникам платят больше, чем во многих других, поскольку, во-первых, у нас серьезные требования (помимо прочего необходимо знание хотя бы одного иностранного языка), а во-вторых, достаточно высокий уровень заработной платы, потому что контора специализируется на юридическом сопровождении бизнеса и не занимается общей юридической практикой, в частности ведением дел по назначению. Предупреждая вопрос, поясню. Освобождение от ведения дел по назначению не является какой-то особой привилегией. Совет Адвокатской палаты г. Москвы разрешил адвокатам не вести дел по назначению, если им почему-либо это неудобно, взамен возложив на них обязанность выплачивать определенную часть дохода в специальный фонд, предназначенный для оплаты юридической помощи по назначению, оказанной другими адвокатами.

 

Вполне разумное решение. Как курируют стажеров и помощников в вашей конторе?

 

- Наши стажеры и помощники закреплены за всеми адвокатами конторы. Они получают конкретные задания и мы все вместе помогаем им разобраться, учим читать закон и уметь его применять на практике. Приятно видеть людей, увлеченных делом, им всегда хочется помочь и советом, и просто морально поддержать в трудный момент. Помня свои первые шишки на адвокатском поприще, стараешься каждому подстелить соломки, помочь избежать ошибки и разочарования.

 

Наша контора существует третий год, за это время нас покинули лишь двое стажеров, оба незадолго до окончания срока стажировки. Один из них решил, что адвокатская деятельность не является его призванием, у второго были скорее личные причины. И тому и другому решение далось нелегко, я неоднократно разговаривала по душам с обоими, пока не убедилась, что решения их обдуманны и не связаны, скажем, с какими-то изъянами организации работы и взаимоотношений с коллегами в конторе.

 

Светлана Мироновна, если я не ошибаюсь, Вы начинали как адвокат по уголовным делам, а предпринимательским, корпоративным или, как раньше говорили, хозяйственным правом занялись значительно позже.

 

- Действительно, с 1969 до 1992 года я вела преимущественно уголовные дела. Гражданских дел в моей практике было совсем немного - три или четыре, не больше, зато очень интересные. Когда в начале девяностых произошла либерализация экономики, обнаружилась просто непаханая целина для юристов. Формировалось новое законодательство, в правоприменительной практике, неустойчивой и противоречивой, тоже непросто было сориентироваться. Можно сказать, что в то время все мы изобретали велосипед. Попытавшись вникнуть во все это, я поняла: чтобы разобраться по-настоящему, надо менять профиль.

 

Это было безумно интересно, хотя и трудно. Пришлось многому учиться, исследовать проблемы, которые прежде никогда не возникали. Известно, что практически любой вопрос в сфере бизнеса прямо или косвенно касается налогообложения. А это значит, что, консультируя предпринимателя, например, как оформить передачу имущества дочерней фирме или контрагенту по договору, адвокат должен учесть все связанные с этим нюансы налогового законодательства. И мы с коллегой и подругой посещали занятия для бухгалтеров, которые одно время проводились при "Финансовой газете". Овладевать премудростями налогообложения и азами бухучета было ох как нелегко, особенно в сорок семь лет, но иначе невозможно. В жизни постоянно возникает что-то новое, и чтобы не отстать, надо все время учиться.

 

Не устаете учиться?

 

- Знаете, у меня хорошая закалка, еще из моего "уголовного прошлого". Я люблю шутить, что лучшие двадцать пять лет своей жизни провела в следственном изоляторе. Если всерьез, то работа по уголовным делам приучила меня не только обращать внимание на каждую мелочь, но еще и в каждую мелочь вникать, даже если это сугубо специальный и совсем не юридический вопрос.

 

Можно пример?

 

- Сколько угодно. У меня было немало дел, где приходилось разбираться в медицинских вопросах. Одно из наиболее интересных - защита обвиняемого в нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. Дело было в конце семидесятых или начале восьмидесятых. В общежитии так называемых лимитчиков умерла некая посторонняя особа, находившаяся в нетрезвом состоянии, которую привели в это общежитие проживавшие там молодые люди. Меня попросили принять на себя защиту обвиняемого по этому делу заместитель следственного отдела ОВД того района, который обслуживала наша консультация. Он объяснил, что умершая явно побывала в шумной компании, но из всех допрошенных только один человек сознался в том, что ударил ее, и его просто по-человечески жаль, поскольку ему придется отвечать непонятно за чью вину.

 

Я приняла на себя защиту и начала работать по делу. После изучения акта судебно-медицинской экспертизы у меня возникло много вопросов. Пришлось штудировать медицинскую литературу, советоваться со знакомыми врачами. И представьте себе, в конце концов выяснилось, что причиной смерти были побои минимум пятидневной давности, в результате которых истонченные кровеносные сосуды хронической алкоголички начали лопаться один за другим, и к моменту происшествия в общежитии она была уже обречена. Защите удалось опровергнуть выводы судебно-медицинской экспертизы и доказать, что удар, нанесенный подзащитным, не мог являться причиной смерти. Мой подзащитный был оправдан ввиду отсутствия в его действиях состава преступления, поскольку было доказано отсутствие причинно-следственной связи между его действиями и смертью потерпевшей.

 

Мне казалось, в советское время оправдательные приговоры выносились крайне редко. Считалось, что если следствие довело дело до суда, человека должны осудить, пусть и нестрого. Или это миф?

 

- Я уже пятнадцать лет в судах дела не веду, но по своему прежнему опыту могу сказать абсолютно точно: если работать по делу, результат будет. Оправдательные приговоры в моей практике выносились неоднократно, вот, например, по делу одного врача.

 

В этом случае Вы тоже опровергли выводы медицинской экспертизы?

 

- Да. Дело было довольно запутанное. Судили врача больницы, который не госпитализировал больного, доставленного "скорой" с подозрением на почечную колику. После осмотра и кратковременного наблюдения в приемном покое стационара у пациента были зафиксированы явные признаки ОРЗ, а хирургические симптомы отсутствовали. Врач отпустил больного домой, на амбулаторное лечение, предупредив, что если боли повторятся, следует немедленно вызвать "скорую". Через день этот пациент, восемнадцатилетний парень, попал по "скорой" уже в другую больницу - на этот раз в Первую градскую. Оказалось, что у него прободение аппендикса. Парню сделали операцию, но не спасли, он умер от развившейся непроходимости кишечника. Моим подзащитным по обвинению во врачебной ошибке, повлекшей смерть пациента, был тот самый врач, который осматривал его накануне госпитализации и отпустил домой.

 

То есть обвиняемым оказался не тот, кто делал операцию, после которой пациент скончался, а предыдущий врач?

 

- Вот именно. В деле фигурировало заключение городской хирургической комиссии о том, что смерть наступила в результате непроходимости кишечника, своевременно не обнаруженной врачом, осматривавшим пациента до того, как он попал в Первую градскую. К проведенной операции по поводу аппендицита у комиссии претензий не было. Заключение авторитетной городской комиссии надлежало опровергнуть в первую очередь, поскольку оно было самым весомым аргументом обвинения. Задача передо мной стояла, прямо скажем, непростая: попробуй-ка доказать, что целый консилиум докторов и кандидатов медицинских наук пришел к неверному выводу.

 

И снова пришлось мне изучать данные экспертизы и другие документы, написанные вошедшими в поговорку врачебными каракулями, рыться в медицинской литературе, теребить своих добровольных консультантов-врачей, и так далее. На мое счастье те, кто не захотели выносить сор из избы, то есть из Первой градской, были так уверены в успехе, что не подменили историю болезни, а просто заклеили в ней некоторые листы. Я же их расклеила, изучила и поехала к своим консультантам. Специалисты подтвердили: эти страницы обличают подтасовку, поскольку на них зафиксировано, что непроходимость развилась именно как осложнение после операции. Удалось установить и причину этого осложнения. Оказалось, что несчастного оперировал неопытный ординатор, который неправильно промыл операционное поле, в результате чего инфекция распространилась по всему организму, и уже в конечном счете возникла непроходимость кишечника, убившая пациента. Моего подзащитного оправдали ввиду отсутствия состава преступления.

 

У Вас были все основания торжествовать, ведь "медицинские" дела были и остаются одними из самых сложных. А в этом деле наличествовал просто корпоративный заговор. Что было дальше, не знаете?

 

- К сожалению, нет. Знаю только, что мой подзащитный, который тяжело пережил несправедливое обвинение, на какое-то время поменял место работы.

 

Вы с таким удовольствием рассказываете о своих медицинских изысканиях, что я начинаю сомневаться: в чем была главная радость в этих делах, в результате или самом процессе?

 

 - Конечно, оправдание подзащитного - самая большая радость для адвоката. Но ценно и само удовольствие, которое получаешь, когда в процессе работы по делу глубоко вникаешь во все нюансы, когда можешь на одном языке разговаривать со специалистами разных профилей, а в деле не остается никаких неясностей. А потом, сам судебный процесс тоже удовольствие - просто музыка! Ведь мало собрать доказательства в пользу подсудимого и контраргументы, чтобы сокрушить либо расшатать доказательную базу обвинения. Надо еще правильно проанализировать все имеющиеся доказательства и добиться, чтобы тебя услышали (я бы сказала, правильно услышали) судьи и сторона обвинения. Для этого надо, чтобы в судебном заседании возникла атмосфера сопереживания. Я имею в виду вовсе не сочувствие судьи подсудимому, я имею в виду совместное переживание происходящего в зале суда всеми участниками процесса, их общее осознание значения происходящего в этом зале и своей ответственности. Создать эту атмосферу - задача адвоката. Если все сделано профессионально, будет и результат по делу.

 

И это стоит бессонных ночей, бесконечных свиданий в следственных изоляторах и визитов к подзащитным в подобные же малоприятные места, вынужденного общения с не всегда образованными и воспитанными процессуальными противниками (да еще на их территории) и вечного цейтнота, когда не успеваешь даже пообедать?

 

- Стоит. Без сомнения. По поводу прелестей общения с процессуальным противником, голода из-за нехватки времени и обилия работы могу рассказать забавный случай.

 

Это было очень давно, задолго до памятного дела о женском трупе в общежитии. Однажды я приехала в изолятор на ознакомление с материалами дела просто умирая от голода, поскольку пообедать, как Вы правильно подметили, адвокатам часто бывает некогда. Следователь (незнакомый) по делу моего подзащитного был уже на месте. Мы поздоровались, я присела. Сидим, ждем, пока нам предоставят кабинет. И вот следователь достает из портфеля печенье и начинает его есть. Я аж зажмурилась. Прошла минута, другая, и я поняла: все! Если сейчас он не даст мне печенье, я просто упаду в голодный обморок. И вот я поворачиваюсь к нему и говорю: "У Вас совесть есть?" Он чуть не поперхнулся, а я продолжаю, - "Если уж сами едите, можно было и мне предложить" Он, конечно, предложил. Потом мне стало неловко, но уже после того, как я съела свою долю. Тут нас вызвали, и в процессе работы все встало на свои места.

 

Вскоре этот следователь мне позвонил и попросил подъехать снова по тому же делу, поскольку к делу уже после окончания следственных действий были приобщены новые документы и нужно было перевыполнить требования ст. 201 УПК РСФСР. Встречаемся там же, опять ждем. И тут он достает из портфеля бутерброды и предлагает мне, говоря, что принес их специально для меня!

 

Красиво! Каким галантным оказался процессуальный противник!

 

- Думаю, просто я ошеломила его своей наглостью. Потом нам приходилось еще по нескольким делам работать вместе. Однажды я увидела у него книгу по сексопаталогии. Помню, это была книга известного польского автора, большая редкость по тем временам. Поскольку я вела немало дел по изнасилованиям, тут же попросила ее хотя бы на день. Книжка была чужая, взятая буквально на два дня, дать ее мне следователь не мог. Зато он предложил ее пролистать и выписать все, что нужно, согласившись подождать, поскольку не спешил. Так мы и сидели в следственном изоляторе еще часа полтора: я как в библиотеке, он как в зале ожидания.

 

Так что и общение с процессуальным противником может быть приятным. Конечно, этот случай нетипичный. Но я убеждена: если ты профессионал, то сумеешь заставить выслушать себя даже самого непримиримого процессуального противника. Кстати, с этим следователем мы нередко спорили, и я всегда честно его предупреждала по поводу тех или иных слабых мест в обвинительных заключениях: подумайте, лучше от этого и этого откажитесь сами, я все равно разобью это в суде. Потом он стал заместителем начальника следственного отдела, и мы виделись гораздо реже.

 

Слушая Ваш рассказ, я не могу понять одну вещь. Вы были не просто успешным адвокатом по уголовным делам, но адвокатом, по-настоящему влюбленным в свою работу, получающим от нее истинное удовольствие. Тем не менее вот уже более пятнадцати лет занимаетесь делами бизнеса. От этой работы Вы тоже получаете удовольствие?

 

- Конечно. Как я понимаю, Вы намекаете, что по сравнению с уголовными делами, где все рельефно и наглядно, юридическое обслуживание бизнеса скучновато? Нисколько! Это ведь та же игра ума, что и в судебной адвокатуре. Действительно, в судах я давно не работаю, но поверьте, не скучаю. Профессионалу найти изящное юридическое решение проблемы клиента не менее приятно, чем спасти его от тюрьмы. И найти это решение бывает не так-то просто, надо много думать, прорабатывать варианты, учитывать все детали, в том числе возможные осложнения, которые имеют обыкновение обнаруживать себя как непредвиденные обстоятельства впоследствии. Предвидеть и помочь предотвратить проблему - вот главное для адвоката, занимающегося юридическим сопровождением бизнеса.

 

Значит, пользуясь Вашим же выражением, в бизнес-адвокатуре тоже есть музыка?

 

- Если не придираться к словам, то да.

 

А тишины, то есть покоя, не хочется?

 

- Думаю, пока рановато.

 

Тогда пусть звучит музыка и пусть не хочется тишины!

 

Источник: Журнал "Адвокат", 2007 г., № 3
Автор: ИВАНОВА Ю.В.